Индийское кино историческое, Наследник Миллиардера Индийские фильмы боевики Супер Комедия Индий
Крриш 4 Krrish 4 Герой Нарасима Редди индийский. Уверены, что наш зритель оценит!
Подлый злодей редко ассоциируется с каким-либо хитро задуманным планом, он зол по природе и лишен качеств, которые толкали бы его к достижению какой-то цели, как, например, в «Мести и законе» Вспомним также схватку, которая в приключенческих фильмах обычно предшествует неизбежному воссоединению семьи. Большинство подобных схваток происходит после того, как проявила себя предательская природа отрицательного героя.
И все же, когда наступает время действовать злодею, финальная схватка по разным причинам откладывается. Этот прием повествования затягивает действие, и большинство боевиков используют его, чтобы выжать из кульминационных сцен как можно больше эмоций.
Следует тем не менее видеть различие между гибелью злодея от рук Джеймса Бонда и кульминациями в индийских мелодрамах. В цикле бондовских кинолент главный герой поначалу попадает в крайне невыгодную ситуацию, но когда препятствия преодолены, в фильме обстоятельно и подчас с долей презрения показывается расправа со злодеем.
В индийских приключенческих фильмах для этой фигуры обычно уготован более благоприятный исход. Вместо того чтобы предложить зрителю удовольствие от зрелища уничтожения ненавидимого объекта, эти эпизоды пренебрегают удовлетворением от такого возбуждения.
В «Мести и законе» инспектор-тхакур просит воров Джая и Виру помочь схватить злодея, но, когда они выходят на его поиски как охотники за головами идут по следу жертвы в вестерне Серджио Леоне «На несколько долларов больше», , на родственников инспектора нападают люди негодяя Габбара. Неопределенность сюжетного вектора, характерная для массового кино на хинди, корректируется четкой конструкцией и монтажом эпизодов.
Если сравнить методологию построения сценария массовых фильмов с покорением высокой горы, то я бы сказал, что зрителю предлагается не пройти этот сложный путь, а насладиться результатом восхождения на вершину.
То есть речь идет не о процессе достижения цели, а о том, чтобы увидеть, что она достигнута. Если рассматривать структуру нарратива массового кино на хинди в категориях грамматики, то справедливо будет утверждать, что она является визуальным эквивалентом пассивного залога.
В кино на хинди предпочитают не провоцировать эмоциональную вовлеченность через «активный залог», как делается в голливудском кино. И если продолжить это сравнение, то я бы провел здесь аналогию между понятиями свободной воли и предопределенности. В голливудском кино изначальная эмоциональная зацепка запускает сюжет, который далее мало-помалу начинает развиваться сам по себе.
В классическом сюжете фильмов на хинди, напротив, изначальная эмоциональная вовлеченность последовательно движет каждым нарративом, эпизод за эпизодом, при отсутствии между ними каузальной связи. Изначальная эмоцио нальная зацепка нередко выносится в предысторию сюжета или показывается как преамбула, например, в фильме «Стена» Яша Чопры. Там причина озлобленности «рассерженного» главного героя коренится в пережитом им в детстве унижении и определяет его поступки в последующих эпизодах.
Иногда первопричина даже не показана в фильме, но лишь вспоминается в разговоре, как в «Кто я для тебя? В этом фильме Кайлашнат и Сиддхарт были друзьями-однокашниками в колледже и любили одну женщину.
Кайлашнат благородно отступил, и она вышла замуж за Сиддхарта. Благодаря этому жертвенному поведению дружба двух мужчин священна, и фильм далее повествует о том, как она продолжается уже между семьями.
Первопричина уходит на задний план. В «Трех идиотах» гениальный сын садовника поступает в колледж, выдавая себя за своего хозяина, и эта заэкранная первопричина запускает интригу, а обнаруживается в самом конце. Можно сказать, что первопричина напоминает события из прошлой жизни героя, которые в большей степени воздействуют на его судьбу, нежели актуальные события жизни в настоящем.
Она также напоминает «зерно», из которого вырастает сюжет в традиционной санскритской драме. В голливудских фильмах существуют разные типы персонажей: одни не подлежат развитию на экране; другие благодаря намеренным действиям, обусловленным изначально запускающим сюжет эмоциональным триггером и строгой причинной связью между событиями, развиваются и изменяются.
Например, в «Человеке-пауке» главные герои меняются, но вот тетя и дядя Питера Паркера остаются неизменными как типажи. Мне могут возразить, что развитие характера было бы трудно показать без причинной связи между событиями и без того, чтобы целенаправленное действие было руководящим принципом. Во Введении я указывал, что, поскольку массовые фильмы основываются на эпосе и пуранах, действие развивается на уровне героики, а это означает, что фильмы должны быть нравоучительными, содержать трансцендентальное послание, более «истинное», нежели позволяет эмпирическая реальность.
Я полагаю, что послание должно хорошо восприниматься, персонажи должны быть четко очерчены как типы. Для сравнения можно привести в пример басню: она не производила бы эффекта, не будь ее персонажи заведомо определены в своей сущности — лисе полагается быть хитрой, льву — смелым, а обезьяне — проказливой. Критики массового индийского кино, должно быть, удивятся тому, что описанные выше тенденции отмечены явной интеллектуализацией.
Они возразят, что в данном случае имеет место стереотипизация или неадекватно чрезмерная характеризация. Здесь следует заметить, что американское кино тоже подвержено использованию стереотипов, но воспринимаются эти стереотипы иначе. В индийском массовом кино используется другая модель: стереотипизируется не характер, как в Голливуде, а процесс.
То есть речь идет о том, например, как он или она меняют семейный уклад. Если действие фильма занимает длительное хотя и неопределенное время, те или иные перемены могут иметь место, но в массовом кино утверждается неизменность исходной ситуации. Ананда, ребенок растет, мечтая исправить несправедливость, допущенную по отношению к его отцу. Застывшая в своей нетерпимости решимость ребенка сохраняется в период его взросления, организуя повествование на основе этой причины.
К тому времени, как ребенок стал взрослым, мир хоть и изменился, но немного. Злодей по-прежнему остался целью отмщения, но герой тоже должен прекратить существовать, когда цель достигнута, поскольку месть целиком овладела им. Это существенно отличается от реализма «Крестного отца—2» Фрэнсиса Форда Копполы, где главный герой бесстрастно мстит убийце своего отца, впавшему в старческое бессилие и забывшему свою жертву двадцатилетней давности. В «Огненном пути» мстительность — внутреннее состояние героя и неотделима от него.
Вместе с тем он не активный мститель — этого не позволяет пассивный залог повествования. Выражаясь точнее, он пребывает в состоянии возбуждения вплоть до того момента, когда обстоятельства наконец подводят его к возможности отомстить. Стремление идентифицировать персонажа с его «сущностью» практически всегда присутствует в массовом кино, хотя критики, ратующие за реализм, подчас относятся к нему крайне иронично.
Критик Чидананда Дасгупта заметил, что существует некий негласный договор между создателем фильма и аудиторией: массовое кино старается преодолеть генетически присущий кинематографу натурализм и скрестить этот медиум, родившийся в западном технологическом обществе, с собственным мифологичным стилем дискурса. Борода Вальмики в «Рамаяне» — в кино или на телеэкране, продолжает критик, это не фотографическое воспроизведение настоящей бороды реального человека, а символ некой персоны, относительно которой существует негласная договоренность между автором и аудиторией, символ традиционного мудреца.
Это утверждение неоспоримо, но нуждается в уточнении. Искусства в Индии развивались в направлении мифологического способа репрезентации, но когда речь заходит о кино, то само включение этого способа в пространство фильма дисгармонирует с присущим ему естественным дистанцированием от зрителя, задаваемым условиями исполнения. Индийский художественный критик С. Дасгупта, комментируя офорт Рембрандта «Христос перед Пилатом», отметил, что великому художнику «не удалось поместить Иисуса в правильную перспективу», поскольку он сконцентрировался на преходящем моменте.
Индийский художник не стал бы акцентировать сколь угодно значимый преходящий момент, но попытался бы раскрыть сущность объекта изображения. Это предполагает, что высокое искусство в Индии функционирует в рамках тех же предписаний, что и массовое кино. С этим фактором непосредственно связан способ использования песен. Для их записи приглашались профессиональные певцы, однако редко предпринимались попытки сделать так, чтобы их голос соответствовал голосу актера, имитировавшего на экране пение.
Такой метод передачи песен блокирует ассоциирование индивидуального певческого стиля с персонажем и индивидуальностью актера на экране. Нипа Маджумдар называет очень небольшое число поющих на экране кинозвезд. На протяжении почти полувека все крупные киноактрисы прибегали к использованию одного голоса, принадлежавшего Лате Мангешкар. Число поющих кинозвезд-мужчин ненамного больше.
Лата Мангешкар своим голосом помогала создавать образ «идеальной женственности», а голос ее сестры Аши Бхосле стал ассоциироваться с «вызывающей чувственностью». Будучи компонентом передаваемого фильмом послания, тип персонажа трудно сочетается с его или ее сложностью, то есть воплощением более чем одного качества. Сложность в характеризации означала бы, что персонаж обладает как бы противоречивыми, но согласующимися одно с другим свойствами.
Кино на хинди, отказывающееся от создания сложных характеров, наследует в этом санскритскому театру с его ограниченным набором типов героев и героинь. В кино на хинди человеческие качества ассоциируются с профессиями, и качества могут изменяться вслед за тем, как меняется отношение к профессиям в разные периоды времени. Вот, например, какие существуют соответствия между свойством характера и профессией: врач — альтруизм, полицейский — твердость, крестьянин — доброта, простодушие, промышленник — благородство.
Невозможны такие комбинации, как отрицательные черты у смертельно больного человека; трудно представить себе порочного человека в очках, это обычно ассоциируется с ученостью.
Если верить герою по имени Ранчо в «Трех идиотах», гениальность несовместима с предприимчивостью. Нельзя нанять на ответственную работу романтичных юношу или девушку, поскольку это повредит развитию любовного романа. В «Долге» Маноджа Кумара есть героиня-врач; преданность своему народу сводит ее с крестьянином, но в силу причины, породившей их роман, профессиональное призвание не входит в конфликт с романтизмом девушки.
На страницах этой книги уже не раз говорилось, что фильмы на хинди стремятся передать трансцендентальные истины. Мадхава Прасад противопоставляет понятия «передача смыслов» в индийском массовом кино и «производство смыслов» в классическом голливудском кино. Придание более высокого смысла истинам эпоса и пуран, нежели эмпирической реальности, имеет своим последствием то, что мир каждого фильма воспринимается не с точки зрения реалистичности, но как имеющий трансцендентальный смысл, который он должен транслировать.
Коль скоро кино — инструмент для абстрактного означивания, отношения названий с текстом носят скорее метафорический, чем метонимический характер. Аргументом в пользу данной трактовки является такой не имеющий аналогов в кинематографе за пределами Индии элемент фильма, как песня. В отличие от египетского кино, с которым кино на хинди часто сравнивают, песни, как я уже указывал, здесь не являются дополнительным средством самовыражения поющих звезд, их «пение» озвучивают профессиональные певцы.
Далее, стихи для песен не соотносятся жестко с нарративным контекстом; это абстрактные высказывания о любви, жизни, смерти и т. Песни в кино на хинди заслуживают отдельного изучения, но можно предположить, что они располагаются в ключевых моментах для отображения значения действия в неком обобщенном виде. В новейшем кино песни либо исполняются в танцевальных сценах, своеобразных театральных представлениях танцевальных номерах , либо включаются в фонограмму без актерской артикуляции.
Так или иначе, стихи не вносят вклад в нарратив, хотя в них могут находить свой отклик чувства, имеющие отношение к тому или иному эпизоду.
Отсутствие причинной связи между эпизодами делает фильм фрагментарным, а введение между эпизодами песен не разрезывает действие, что могло бы случиться, если бы такая межэпизодная связь существовала. Универсальная, то есть внеконтекстуальная, значимость, присущая посланию фильма, удаляет из нарратива субъективность, а следовательно, и фактор точки зрения.
Взгляд камеры всеведущ и вездесущ, и этот аспект тоже может быть отнесен к наследию традиционного театра и фигуры сутрадхары «держателя нити» , то есть декламатора, который представляет спектакль. Его задача выходит за пределы размышления о действии, поскольку в нарративе нет ни одного события, о котором бы он заранее не знал и которое бы не контролировал. Нарратив и представление — это его зона деятельности, они не могут скрывать от него свои тайны.
Универсум действия, будучи всецело творением сутрадхары, не может быть «непознаваемым», как в реальном мире; это мир, имеющий свое предназначение; в отличие от хора в греческой трагедии, сутрадхара не является интерпретатором. Можно утверждать, что для создания саспенса или для того, чтобы удивить зрителя, очень важна точка зрения, поскольку то и другое зависит от субъективности, знания, информации, которые исключаются из нарратива.
Например, нарратив «Головокружения» Альфреда Хичкока во многом зависит от субъективной точки зрения Скотти. Большинство исследователей индийского кино сегодня признают, что индийское массовое кино равнодушно к аттракционам саспенса и удивления.
Существует множество атрибутов, сопутствующих этим двум факторам, и один из них — предвкушение, ожидание зрителя, обусловленное жесткой причинной связью, а также «подвешивание» такой связи, неожиданно обнаруживающейся, чтобы произвести определенный эффект. Однако введение сюжетных приемов для сокрытия результата на самом деле может быть родственным препятствованию «передачи смыслов», а это годится не для каждого фильма.
Можно вспомнить попытки создания детективов в индийском массовом кино, результаты которых были сомнительны. Дело в том, что детективы базируются на отказе предоставить зрителю ту или иную информацию, даже при том, что камера остается всеведущей. В индийском же массовом кино зрителю сообщается вся информация, причем это не означает, что каждый эпизод в нарративе выполняет только ту задачу, которая ему предназначена в отведенных рамках. Говоря точнее, акцент делается на том, «как в конце концов обернется дело», а не просто на том, «что произойдет дальше».
Иными словами, создатели фильмов не пытаются шокировать нас или удивить чем-то, что выходило бы за рамки наших предположений относительно развития действия. Ударное использование музыки в кульминационных моментах усиливает ощущение того, что соответствующие ситуации нам знакомы; это обусловлено отмеченными выше нормами эстетики.
Исследователи кино на хинди признают, что его эстетика базируется не на познании, а на узнавании, и привыкший к этим правилам зритель понимает, чего следует ожидать. Мы имеем дело с особого рода продуктом «эстетики идентичности», контрастирующей, согласно мнению теоретиков, с «эстетикой оппозиции». Типичным образчиком последней является детектив, как правило исходящий из того, что зритель не знает, «кто это сделал».
Наиболее изученная теоретиками в индийском массовом кино область — мелодрама, причем рассматривается она в русле западных исследований этого явления. В общем виде мелодраму можно трактовать как проявление сильной моральной и эмоциональной поляризации и схематизации; она изображает экстремальные ситуации и действия, откровенное злодейство, гонения на добро и финальное торжество добродетели, для нее характерны преувеличенно экзальтированное выражение, внезапные повороты судьбы и темные интриги.
Большинство этих тропов присуще индийскому массовому кино, что как будто оправдывает применение западных теорий для понимания индийской мелодрамы. Мелодрамы рассматриваются с точки зрения заимствования эмоционально насыщенного материала из жизни — это убийство и преступление, природные катаклизмы, судебное расследование, аресты, наказания и обнищание.
Сюда же примыкают драматические перемены в обыденной жизни — мать теряет ребенка; супруг попадает за решетку; а также несчастья, выпадающие на долю персонажей, вызывающих естественную симпатию, таких как беззащитные девушки и честные мужчины.
Мелодрама утешает, наказывает, учит и вознаграждает; в этом плане степень моральной поляризации в индийском массовом кино вплоть до нового тысячелетия была очевидной.
Однако пылкие речи, характерные для таких фильмов, как «Бродяга» или «Стена» , к м сошли с экрана, и массовое кино стало менее шумным. Вместе с тем в нем сохранились другие характерные признаки, например, введение в действие неожиданного фактора как внезапная гибель Пуджи в фильме «Кто я для тебя? Питер Брукс вписывает возникновение западной мелодрамы в контекст Великой французской революции и ее последствий, когда утратили свое значение традиционные священные ценности и представляющие их институты церковь и монархия.
Место проводника морали вместо традиционно сакрального заняла сама Республика, и мелодраматические тексты стали включать профанное, «морально оккультное», метафизический промысел, вознаграждающий добродетель и карающий неправедных. В эстетическом плане мелодрама, таким образом, рассматривается как дополнительный элемент демократизации общества, что придает ей особую значимость.
То, что на Западе голливудская мелодрама считается развлечением для женщин, является результатом «феминизации массовой культуры», но это нехарактерно для индийской мелодрамы, в гендерном плане адресующейся к смешанной аудитории.
Так же трудно указать на родство между Французской революцией и индийскими текстами, но и нельзя утверждать, что сюжеты, заимствованные из пуран, например, о радже Харишчандре, не являются мелодраматическими.
Принципиальная сложность при сравнении приемов западного и индийского массового кино возникает из отмеченного выше сходства между индийскими и западными текстами за пределами кинематографа.
Санскритская драма напоминает некоторые пьесы драматургов-елизаветинцев. Общими для них являются такие приемы, как письма, пьеса внутри пьесы и воскрешение из мертвых.
Часто указывают на сходство приемов «Ромео и Джульетты» Шекспира и пьесы Бхавабхути «Малатимадхава», хотя у последней счастливый финал. Эти совпадения приводятся как примеры того, что одни и те же приемы изобретаются разными авторами независимо друг от друга.
Так что индийское массовое кино могло выработать собственные методы конструирования мелодрамы независимо от западного влияния. Так или иначе, существуют ярко выраженные принципиальные различия между западными и индийскими мелодрамами.
В качестве примера обратимся к хорошо известному роману с отчетливыми признаками мелодрамы — я имею в виду «Большие надежды» Чарльза Диккенса. Кроме саспенса и удивления — не обнаруживаемых в индийских текстах, поскольку там наличествует всевидящее око — этот роман вычерчивает надлежащие жизненные траектории для всех персонажей в зависимости от их недостатков и праведных дел, а также преподает им уроки.
Этот процесс обучения предполагает ту степень свободы воли, которую вряд ли отыщешь в индийских текстах. И вот контрпример: раджа Харишчандра не следует чужим урокам, ибо он сам есть праведность. Возвращаясь к кинематографу, следует сказать, что в числе лучших голливудских мелодрам называют фильмы Дугласа Сёрка, такие как «Все, что дозволено небесами» ; там персонажи тоже выходят на новый уровень понимания, к которому их подводят траектории их жизни, чего нельзя сказать о героях «Бродяги», «Стены» и «Кто я для тебя?
Виджай в «Стене» номинально плохой, и он не сожалеет о содеянном. Судья Рагхунат в «Бродяге» смягчается, но не потому, что раскаивается в своей чрезмерной жесткости, а потому что обнаруживает, что молодой человек, выступавший против него в суде, — его сын. Обстоятельства уже известные нам становятся известными и судье. Западные и индийские мелодрамы включают в нарратив «моральную мистику», вмешательство потусторонних сил, но в последнем случае мы видим, как работает его механизм, например, что боги озабочены судьбой Харишчандры и даруют ему божественное благословение, как и в фильме «Кто я для тебя?
Как я отмечал в предыдущей главе, индийские имена персонажей в кино на хинди не подразумевают принадлежности к конкретной религии, а обозначают среду, в которой религия способствует идентификации только неиндуистов. Зеркальным отражением этой ситуации является жанр мусульманского социального кино часто снимаемого режиссерами-индусами с такими картинами, как «Моя любимая» и «Замужество» , где все носят мусульманские имена, и если используется имя на языке хинди, то им наделяется чужак.
Можно сказать, что индуизм — это не вера, а социальная практика, связанная с окружающей средой. Это согласуется с тем, что индуизм не допускает обращения иноверцев в свою веру.
Соответственно в мусульманском социальном кино ислам тоже выступает не как вера, но как набор социальных практик. Если такие фильмы, как «Бен-Гур» Уильяма Уайлера, показывают чудеса, чтобы пропагандировать веру, то изображение веры в фильмах на хинди подчас граничит с автопародией, как в «Амар, Акбар, Антони» Из-за изменения отношения к вере в более поздних фильмах, таких как «Три идиота», религиозная принадлежность представляется как доставляющая неудобство.
Здесь следует обратиться к некоторым парадоксальным аспектам кино на хинди. Выше было отмечено, что нарратив в этом кино выражает известное; можно предположить, что кино на хинди «поучает» через содержащееся в фильме послание зрителю; вопрос: каким образом нечто известное зрителю может стать поучительным? Эта гипотеза кроме всего прочего объясняет значимость генеалогии в киноисториях, о чем говорилось выше. Поскольку дхарма контекстуальна, за ее «границей» нет никого, кто нуждался бы в наставлении, то есть в обращении в свою веру.
Отсюда можно предположить, что послание фильма — это всего лишь знакомое утверждение, только приобретающее форму наставления. В то же время их контекстуальная природа делает принципы дхармы нечеткими, и таким образом послания фильмов трансформируются, приспосабливаясь к новым социальным условиям. Там, где ранее послание имело моральный смысл, подразумевающий преданность родителям, нации, сообществу, семье, послание, получающее распространение в новом тысячелетии, несет в себе ценности самореализации и достижения личных целей, как это имеет место в фильмах «Три идиота», «Гуру» и «Банти и Бабли».
Самый большой парадокс заключается в том, что если дхарма контекстуальна, то кино на хинди проводит ее ценности как внеконтекстуальные. Контекстуальная природа дхармы может быть эффективно использована применительно к разным типам злодеев в кино на хинди, что требует отдельного объяснения. Злодеи — это те, кто вредит главным персонажам, причем чинимое ими зло необязательно исходит от плохого человека, а может быть результатом непонимания, как в фильме «Репутация» , или введения в заблуждение неудачным советом как делает королева Кайкейя в «Рамаяне».
Если внимательно рассмотреть образы отрицательных персонажей кино на хинди, обнаружится, что вплоть до х годов злодеи представляли собой узнаваемые социальные типы, чьи дурные поступки, как правило, ассоциировались с тем, что они плохо исполняли свои социальные роли. Матери обычно были олицетворением добродетели, но мачехи и свекрови тещи явно не годились для этой роли.
Однако наряду с этой дхармической категорией существует и более темный персонаж, профессиональный преступник, появляющийся в фильмах «Бродяга» и «Поединок»; находящийся вне сферы действия дхармы, само «зло»; один из «практикующих нарушителей закона» в х с опытом, лежащим за пределами кода дхармы, то есть связанным с современной эпохой. Например, преступник в «Поединке» — владелец ночного клуба и игорного дома, то есть носитель черт, ассоциирующихся с этим периодом времени.
С начала х и позднее, как указывалось выше, общество столкнулось с чем-то особенно для себя сложным — разочарованием, постигшим нацию после Китайско-индийской войны, и кино на хинди вступило в фазу эскапизма. Экранные истории, снимавшиеся до х, в образах своих героев воплощали судьбы нации; те, что появились после войны, уже рассказывали чаще всего о том, как действует профессиональный преступник, как в фильмах «Испытание временем» и «Похититель ценностей» Всё более экстравагантные злодеи х годов могут быть интерпретированы как свидетельство определенной степени невосприимчивости кинематографа по отношению к нации и национальным интересам.
Если в «Бродяге» семья воссоединяется в зале суда, то в фильмах «Испытание временем» и «Найти друг друга» это организует преступник. Аллегорический аспект сцены в суде ранее уже был разработан, но преступнику еще не отводилась столь важная роль.
В качестве примера независимости злодея от социальных моделей, где они традиционно соответствовали определенным социальным типам и получали значащие имена, можно привести персонажа в фильме Раджа Капура «Бобби» , где у него то же имя, что и у исполняющего эту роль актера — Прем Чопра.
Тем самым обнаруживается недоверие фильма к реальности, а злодей выполняет чисто служебную роль, чтобы подготовить развязку. Эти экстравагантные злодеи продолжали появляться на экране до начала х, но когда в году эпоха Неру официально завершилась, выполнять эту аллегорическую задачу стало проще. Было уже необязательно воплощать на экране государственные и политические установки, поскольку государство по умолчанию признало, что его вмешательство в общественную жизнь было ошибкой.
Виру Сахастравудхе в «Трех идиотах» — учитель, который всего лишь превышает свои полномочия, в то время как не столь добрые герои фильмов «Ом Шанти Ом» и «Негодяи» отмечены таким эгоизмом, который заставляет их ставить личные интересы выше обязанностей, налагаемых на них их социальными ролями. Фильмы на хинди нетрудно классифицировать по содержанию, но гораздо труднее сделать это по жанровому признаку, если не считать мифологическое кино и камерные мелодрамы; в остальных случаях просто отсутствуют устоявшиеся жанровые нормы.
Согласно Ролану Барту, жанры можно рассматривать как механизм сотворения мифов из исторических событий, в определенном смысле рассматривающий злободневность с точки зрения вечности. Например, вестерн обращается к историческим корням американской нации. Ранее я останавливался на том, что темпоральный аспект кино на хинди не допускал апелляции к истории и универсальному времени; этот фактор, по всей видимости, срабатывает в отношении формирования жанров на основе ключевых событий, таких как борьба за независимость.
Кроме того, здесь возникает проблема жанровой несовместимости элементов в рамках одного фильма. Структура фильмов на хинди не подчиняется логике каузальной связи. Фильмы приобретают вид цепи эпизодов, выстроенной наподобие серии картинок. Именно эта характеристика индийского массового кино объясняет его сборную композицию, отсутствие жанровой дифференциации, наличие бесчисленных подсюжетов и иную нарративную непоследовательность.
Эта тенденция приводит к возникновению гетерогенного жанра, который я называю агрегацией. Он по-разному описывался теоретиками: как «кино аттракционов», «бриколаж», «конгломерация» и «кино отступлений». Соответственно, каждый из этих терминов подразумевает разные объяснения феномена. Индийское массовое кино включает в себя различные нарративные элементы, в том числе лежащие за пределами отечественной мелодрамы, тем не менее оно сохраняет жанровое отличие, представляющее чрезвычайно трудную задачу для интерпретации.
Многие родовые элементы имеют соответствия в жанрах голливудского кино — вестерне, гангстерском кино, фильмах о призраках и хоррорах, и эти общие родовые элементы иногда доминируют в нарративе. Например, «Месть и закон» включает элементы вестерна, в «Стене» используются мотивы гангстерского кино, и братья Рамсей нашли свое призвание в постановке таких хорроров, как «Старый храм» , но во всех этих фильмах встречаются также элементы других жанров например, «комедии пощечин» в «Мести и законе».
Как и в американском жанровом кино, доминантные элементы во многих из этих фильмов определяют и зрительскую категорию. Если молодежные фильмы типа «Любящих сердец» предназначаются молодой аудитории мегаполисов то хорроры благодаря элементам колдовства обычно рассчитаны на посетителей кинотеатров небольших городов Северной Индии и с точки зрения дискурса могут квалифицироваться как домодерные.
Некогда существовал субжанр небольших фильмов, в которых играли актеры категории «Б», такие как Дара Сингх и Шейх Мухтар, и которые смотрел «субпролетариат», состоявший преимущественно из мусульман.
Триумфальный успех крупных фильмов «Месть и закон» и «Вечная сказка любви» частично обязан объединению мотивов из этих фильмов с мотивами отечественной мелодрамы. Соединение несовместимых по голливудским стандартам элементов в гибридный жанр становится возможным как раз благодаря поэпизодному строению каждого из фильмов-доноров. Та же поэпизодная структура обеспечивает использование внутри фильма и других аттракционов — автономных комических сцен, песен и танцев и даже религиозных проповедей.
Все чаще отмечается, что подобные «аттракционы» нечетко отделены от основного повествования, и если попытаться их как-нибудь обозначить, то можно сказать, что «аттракцион» — всего лишь эпизод, не укладывающийся в логику повествования и существующий независимо в фильме.
Для иллюстрации можно вспомнить фильм «Чужой среди своих», в нарративе которого сращиваются «Бешеные псы» Квентина Тарантино и «Подозрительные лица» Брайана Сингера — два главных героя сбрасывают пакистанского торговца оружием через перила лестницы и наблюдают, как он летит вниз с двадцатого этажа. Этот эпизод не играет сюжетной роли и может рассматриваться как автономный аттракцион.
Возможно, «патриотичному» индийскому зрителю доставило удовольствие видеть, как пакистанский торговец оружием летит с огромной высоты. Включению аттракционов способствуют эпизодная структура и нарративная агрегация, позволяющая инкорпорировать в сюжет «современные» элементы, подобные приведенному выше.
Интересно, что, согласно одному из определений искусства театра в «Натьяшастре», это не что иное, как природа мира с его радостями и горестями, изображаемыми через актерскую игру. Это было понято так, что санскритская драма сама представляет собой агрегацию типичных ситуаций. Одним из следствий «контекстуальной» этической системы является отсутствие универсального руководящего принципа, организующего поведение.
Действие считается хорошим, если способствует укреплению взаимосвязи между эмпирическими явлениями, а нравственный конфликт — это противоречие, возникающее между сплоченностью и разобщенностью. В любом случае для опознавания праведности требуется универсальное означающее, одинаково воспринимаемое разнородной массовой аудиторией.
Наиболее распространенным признаком праведности является благочестие, возможно потому, что при отсутствии универсальной социальной этики заключение о праведности предоставлено богам. Подлинное поклонение или самоотверженность выступают основным и универсальным компонентом нарративной стратегии, поскольку, например, в некоторых хоррорах на хинди вампиры одинаково уязвимы перед крестом, Кораном и «Бхагавадгитой».
Есть еще один требующий пояснения интересный аспект этого качества, используемого в нарративах массового кино. Идолы, которым поклоняются в индуистских храмах, воспринимаются как объекты поклонения, и, поскольку индуистские божества антропоморфны, эти идолы часто служат культовыми символами, без особой точности повторяющими пропорции тела. Именно в силу этого возникают споры относительно символичности идолов. Теоретики ссылаются на традицию даршана, то есть лицезрения бога в индуистской религии, где необходимым условием являются молчание поклоняющегося и медитация, но моменты поклонения в фильмах на хинди не следуют этому предписанию.
Поклонение в массовых фильмах обычно обращено к идолам, изображенным в натуралистичном, западном стиле, который подчеркивает их человеческие атрибуты. Эти идолы иногда выглядят мускулистыми и способными к движению, в то время как традиционные идолы статичны в своей неподвижности.
Объект поклонения в обычном храме Шивы представлен в виде лингама каменного фаллоса , но в массовом кино в храме Шивы мы видим «жизнеподобную» статую бога. Это не значит, что в кино не показывают лингамы. Например, до титров в фильме «Истина, любовь, красота» есть кадр с людьми, поклоняющимися придорожному камню в форме лингама, — чтобы продемонстрировать, что вера делает объект поклонения священным.
Вместе с тем поклонение божественному в этом фильме изображается далее через обращение к антропоморфным божествам обычно это Кришна и Радха ; преданность им выражается также и в песнях.
Во многих других фильмах сцены поклонения сняты и смонтированы как бы в диалоге с божеством. Молящее лицо персонажа монтируется с сочувственным выражением идола здесь часто используются съемка на уровне глаз или «восьмерка» , в результате возникает впечатление успешной коммуникации между ними.
В «Трех идиотах» и «Банти и Бабли» родители представлены как помеха, а в «Бесстрашном» , хотя им и уделено много экранного времени, их моральное влияние ничтожно. Однако в каждом из этих случаев нарратив привязан к родительской фигуре как суррогатному контексту.
Социологи, вероятно, свяжут генеалогию в фильмах с феноменом большой семьи, занимающим важное место в жизни Индии, но, кроме того, пусть не очень последовательно, она также является воплощением сакрального. Если генеалогия выполняет роль суррогатного контекста, то какова тогда роль любовного романа? Трудно представить себе фильм на хинди без любви, причем она всегда торжествует в финале. Прежде всего это, конечно, удачное завершение фильма.
Жанровые фильмы обычно имеют закрытый финал, обусловленный каноном и повторяющимися конкретными образами, исчерпывающими смысл нарратива. Жанровое кино предъявляет замкнутую структуру мифа, и даже историческое кино непременно заканчивается неким завершением исторического момента, чего в реальной истории не бывает.
Однако структура массового кино на хинди сильнее изолирует содержание, поскольку повествование в данном случае не вписывается в поток истории. Даже такой жанр, как вестерн, будучи помещенным в исторический континуум, в определенном смысле имеет открытый финал.
В каждом индийском массовом фильме повествование завершается к финалу, не выходя в метанарратив исторического времени. Приведу в качестве примера обратного фильм «Патриот» Роланда Эммериха — приключенческий фильм, действие которого происходит во время Войны за независимость и Американской революции, а одним из злодеев является англичанин, лорд Корнуоллис.
В конце фильма он признает поражение, капитулирует со своей армией, и это завершает рассказанную в фильме историю. Однако мы знаем, что тот же Чарльз Корнуоллис в дальнейшем был назначен генерал-губернатором Ост-Индской компании и главнокомандующим британскими войсками в Индии, и, таким образом, финал фильма представляется достаточно условным.
Как было сказано, такие исторические проекции чужды массовому кино на хинди, и поскольку только семья сообщает нарративу контекст, в финале должны так или иначе улаживаться семейные отношения.
Если историческое знание вписывает «Патриота» в универсальное время, то автономная, внеисторическая вселенная массового кино делает необходимым закрытый финал. Эта завершенность может достигаться на уровне семьи как социальной единицы, независимой от истории , и торжество любви — один из самых ее легко осуществляемых стратегических вариантов. В одном из редких фильмов, где не нашлось места любовной истории — «Двух бигхах земли» Бимала Роя, — в финальном эпизоде семья все же воссоединяется.
Фильм, где речь идет об актуальной истории, «Реальность» Четана Ананда, события которого происходят во время Китайско-индийской войны года, завершается гибелью главных героев, стоящих перед врагом, держась за руки.
Если обратиться к общепринятым формам конструирования нарративов, то стратегия закрытого финала означает, что главный герой переходит в новое состояние.
К нему должно прийти осознание даже на пороге смерти того, что он нечто познал, преодолел препятствия или понял, что препятствие непреодолимо; он должен признать, что добился успеха или потерпел поражение, и для демонстрации этой перемены удобно воспользоваться некими внешними признаками, маркирующими естественные этапы жизни человека, например детство, юность, зрелость и старение. Таким образом, завершение фильма соответствует переходу от одного из этих этапов к другому: взросление индивида от детства к зрелости или, напротив, ослабление и поражение от зрелости к старости.
В индуизме выделяют четыре стадии: детство, брахмачарья холостячество , грихастха семейная жизнь и ванапрастха уход от дел ; таким образом, замкнутая структура должна соответствовать этим ступеням жизни.
Поскольку переход от брахмачарьи к грихастхе является особенно важным, когда речь идет о молодых людях, брак кульминация любовной истории становится ключевым событием финала. Следует отметить, что в западном любовном романе, например, у Джейн Остин в «Гордости и предубеждении», главные герои движутся скорее от незрелости к зрелости, чем от холостой жизни к супружеству. Существует множество вариантов причинности, действующей в нарративном пространстве; простейший из них — предпочитаемый Голливудом психологический.
Классическая формула голливудского фильма включает в себя психологически мотивированных индивидов, которые пытаются решить ясно очерченную проблему или добиться определенных целей. В ходе реализации этих стремлений персонажи вступают в конфликтные отношения с другими действующими лицами или внешними обстоятельствами. Повествование заканчивается решительной победой или поражением, разрешением проблемы достижением цели или неудачей. Проводником принципа причинности становится персонаж, наделенный неким набором качеств, черт характера и особенностей поведения.
В ранний период Голливуд в основном использовал совпадения, на которых основывались и театральные мелодрамы XIX века. Но на рубеже веков с постепенным подъемом реализма модели из других искусств становятся все менее пригодными для кино. Голливуд, разумеется, прибегает и к причинности, обусловленной внешними причинами, но все же они обычно подчинены причинности психологической.
Внешние объективные причины могут провоцировать развитие истории или менять ее течение, но все же именно психологические причины должны выходить на первый план и задавать траекторию движения сюжета. Совпадения и случайности должны ограничиваться исходными условиями. В структуре классического голливудского кино причины зачастую долгое время неясны, чтобы наиболее эффектно проявиться ближе к финалу.
Этот прием заставляет зрителя ждать развития действия, а также гарантирует ему, что действие не заглохнет где-то между эпизодами. Проиллюстрирую эту модель на примере хорошо известного кинокомикса Сэма Рейми «Человек-паук» Питер Паркер обретает сверхспособности в результате случайности, но его психологическое состояние помогает подростку воспользоваться полученными преимуществами, и каждый из последующих эпизодов сходным образом связан с предыдущим.
Чтобы завоевать сердце Мэри Энн, Питеру требуется автомобиль, но на покупку нет денег. Питер находит вариант получить их, для этого надо вступить в борцовский поединок. Он побеждает благодаря своим «паучьим» способностям, но распорядитель боев обманывает его. Грабитель убивает дядю Питера — именно потому, что сумел скрыться благодаря племяннику. Считая себя виновным в смерти дяди, Питер Паркер решает бороться с преступностью.
Каузальные связи представлены здесь в виде серии звеньев одной цепи, и ни одно из них нельзя убрать, не нарушив целостности сюжета. Индийское массовое кино отличается от голливудского двумя основными качествами.
Во-первых, оно не базируется на психологической причинности, поскольку его персонажи не наделены психологией. Во-вторых, они редко инициируют некие действия. Подлый злодей редко ассоциируется с каким-либо хитро задуманным планом, он зол по природе и лишен качеств, которые толкали бы его к достижению какой-то цели, как, например, в «Мести и законе» Вспомним также схватку, которая в приключенческих фильмах обычно предшествует неизбежному воссоединению семьи.
Большинство подобных схваток происходит после того, как проявила себя предательская природа отрицательного героя. И все же, когда наступает время действовать злодею, финальная схватка по разным причинам откладывается.
Этот прием повествования затягивает действие, и большинство боевиков используют его, чтобы выжать из кульминационных сцен как можно больше эмоций. Следует тем не менее видеть различие между гибелью злодея от рук Джеймса Бонда и кульминациями в индийских мелодрамах. В цикле бондовских кинолент главный герой поначалу попадает в крайне невыгодную ситуацию, но когда препятствия преодолены, в фильме обстоятельно и подчас с долей презрения показывается расправа со злодеем.
В индийских приключенческих фильмах для этой фигуры обычно уготован более благоприятный исход.
Вместо того чтобы предложить зрителю удовольствие от зрелища уничтожения ненавидимого объекта, эти эпизоды пренебрегают удовлетворением от такого возбуждения. В «Мести и законе» инспектор-тхакур просит воров Джая и Виру помочь схватить злодея, но, когда они выходят на его поиски как охотники за головами идут по следу жертвы в вестерне Серджио Леоне «На несколько долларов больше», , на родственников инспектора нападают люди негодяя Габбара.
Неопределенность сюжетного вектора, характерная для массового кино на хинди, корректируется четкой конструкцией и монтажом эпизодов. Если сравнить методологию построения сценария массовых фильмов с покорением высокой горы, то я бы сказал, что зрителю предлагается не пройти этот сложный путь, а насладиться результатом восхождения на вершину.
То есть речь идет не о процессе достижения цели, а о том, чтобы увидеть, что она достигнута. Если рассматривать структуру нарратива массового кино на хинди в категориях грамматики, то справедливо будет утверждать, что она является визуальным эквивалентом пассивного залога. В кино на хинди предпочитают не провоцировать эмоциональную вовлеченность через «активный залог», как делается в голливудском кино.
И если продолжить это сравнение, то я бы провел здесь аналогию между понятиями свободной воли и предопределенности. Кино Индии вчера и сегодня Текст. Автор: М. Из серии: Кинотексты.
Бесплатно по подписке. Фрагмент Отложить. Читать фрагмент Добавить в корзину. Отметить прочитанной. Текст Кино Индии вчера и сегодня. Узнать больше.
Оплачивая абонемент, я принимаю условия оплаты и её автоматического продления, указанные в оферте. Оплатить Отмена. О книге Отзывы 1 Читать онлайн. Шрифт: Меньше Аа Больше Аа. Репрезентация пространства Стремление к воспроизведению реальности побуждает кино различными способами сохранять правдоподобие пространства. Репрезентация времени Универсальное время в большинстве кинематографий представляется в экспозиционном эпизоде; нарратив задает время, место и основных персонажей. Книга из серии:.
Ларс фон Триер. Контрольные работы. Герман: Интервью. Сергей Анашкин. О фильмах дальней и ближней Азии. Разборы, портреты, интервью. Джим Джармуш. Стихи и музыка. Каннские хроники. Наталья Казурова. Между жизнью и смертью. Заметки о творчестве Аббаса Киаростами. Богуслав Древняк. Кинематограф Третьего рейха. Такеси Китано. Детские годы. Александр Пронин. Мария Белодубровская. Не по плану. Кинематография при Сталине.
Кино Индии вчера и сегодня. С этой книгой читают:. Марлен Хаусхофер. Александр Бушковский. Ясновидец Пятаков. Русский иероглиф. История жизни Инны Ли, рассказанная ею самой. Хроники Брэдбери. Бюро слухов. Елена Долгопят. Хроники забытых сновидений.
Андрей Дмитриев. Этот берег. Вячеслав Ставецкий. Жизнь А. Маленькая страна. Урсула Ле Гуин. Каменные клены. Читай где угодно и на чем угодно. Как слушать читать электронную книгу на телефоне, планшете. Доступно для чтения.
Установить приложение. Откройте « » и найдите приложение ЛитРес «Читай! Установите бесплатное приложение «Читай! Войдите под своей учетной записью Литрес или Зарегистрируйтесь или войдите под аккаунтом социальной сети Забытый пароль можно восстановить. В главном меню в «Мои книги» находятся ваши книги для чтения. Вы можете читать купленные книги и в других приложениях-читалках. Скачайте с сайта ЛитРес файл купленной книги в формате, поддерживаемом вашим приложением.
